ПРЕДЫСТОРИЯ СОБЫТИЙ ОКТЯБРЯ 1993 ГОДА

Со времени расстрела Дома Советов прошло уже больше 20 лет. Память о произошедшем тогда в Москве, однако, по-прежнему жива в народе, – а к очередной годовщине тех событий по-прежнему возникают споры о том, что же именно произошло и на стороне какой из сторон развернувшегося тогда противостояния была правда. Не претендуя на истину в последней инстанции, постараемся, однако, сделать общие выводы о сути случившегося в Москве (да и во всей России) той осенью.

К сентябрю 1993 года хозяйственная жизнь в России характеризовалась стремительным становлением (восстановлением) буржуазных производственных отношений. Необходимо, однако, иметь в виду, что восстановление капитализма в СССР и России началось не в 1993, и даже не в 1991 году. Уже с 50-ых – 60-ых годов XX века, при непосредственном участии высшего руководства Коммунистической партии Советского Союза и Советского правительства, в народном хозяйстве началось расширение области действия товарно-денежных отношений и повышение значимости основанных на них критериев оценки результатов деятельности предприятий (таких, как прибыль), – здесь нельзя не вспомнить, например, “Косыгинскую реформу” 1965 года, сократившую количество планово устанавливаемых показателей, расширившую “хозяйственную самостоятельность” отдельных предприятий и сделавшую прибыль одним из главнейших показателей эффективности работы советского предприятия. В итоге, уже к середине 80-ых годов для восстановления капитализма в Советском Союзе были созданы все предпосылки, – и удивляться тому, что во второй половине 80-ых годов это восстановление стремительно осуществилось, не приходится.

Политический порядок, сложившийся в России к осени 1993 года, можно охарактеризовать, как троевластие.

Одной из сторон этого троевластия был президент Ельцин, к сентябрю того года сосредоточивший в своих руках полномочия (действительные), близкие к полномочиям царя-самодержца. Ловко пользуясь неопытностью советских деятелей, оставшихся без помощи Коммунистической партии (сильно “испачканной” в вышеупомянутом создании предпосылок к восстановлению капитализма), Ельцин и стоявшая за ним буржуазная группировка с августа по декабрь 1991 года собрали под своим руководством значительные силы и собственность (в том числе формально государственную), “высвободившиеся” из-под сходившего с исторической сцены руководства Советского Союза. В ноябре 1991 года сторонникам Ельцина удалось добиться для него от V Съезда народных депутатов РСФСР “на один год и один месяц (до 1 декабря 1992 года) полномочий, примерно соответствующих полномочиям Российского Императора образца 1913 года — система наместничества в провинции плюс законосовещательная Дума” (http://www.kommersant.ru/doc/1265). Усилил эту буржуазную группировку и состоявшийся в самом конце 1991 года Беловежский сговор, положивший конец существованию СССР… и позволивший Ельцину, как руководителю государства, выступившего “правопреемником” Советского Союза, собрать почти всё “советское наследство”, включая место постоянного члена Совета безопасности Организации объединенных наций.

Второй стороной тогдашнего троевластия были Верховный Совет Российской Федерации и Конституционный Суд, – две независимые друг от друга ветви власти, представлявшие, в противовес новому самодержавию Ельцина, буржуазную демократию. Прошедшая в конце 1988 года конституционная реформа в Советском Союзе превратила Верховные Советы СССР и союзных республик в “постоянно действующие законодательные, распорядительные и контрольные органы государственной власти” (Конституция СССР 1977 года в редакции от 23.12.1989, статья 111; Конституция Российской Федерации – России 1978 года в редакции от 10.12.1992, статья 107), – по сути дела, в буржуазные парламенты (буржуазность которых уже в 1988 – 1989 годах задавалась как вовсю идущим восстановлением капитализма, так и существенным повышением собственно депутатских окладов, – если до помянутой конституционной реформы депутатские обязанности исполнялись “с сохранением среднего заработка по месту постоянной работы”, то после депутатская работа тоже стала постоянной, и указанное ограничение было заменено "возмещением ему расходов, связанных с депутатской деятельностью, за счет средств соответствующего государственного или местного бюджета"), – отметим, реформа эта была проведена при полной “руководящей и направляющей” роли КПСС. По необходимости буржуазно-демократическим был и Конституционный Суд, – судьи, несмотря на свою выборность, находились на несколько особом положении даже в годы полноценной Советской власти, “перестройка” укрепила основы для возникновения особого “судейского сословия”, а период 1992 – 1993 годов закрепил “завоевания” предшествовавших лет.

О перечисленных двух сторонах противостояния говорят и пишут часто, представляя, зачастую, дело так, что этим всё и исчерпывалось. Поскольку речь идёт о буржуазных или находящихся под сильным буржуазным влиянием исследователях, это объяснимо: для буржуазной “политической науки” нет органов более демократичных, чем парламент. Парламент, обладающий всей возможной полнотой своих полномочий, действительно, является “левой” границей буржуазной демократии, – но уже в 1905 году российский пролетариат переступил эту границу, создав органы демократии пролетарской, Советы рабочих депутатов. Развиваясь и изменяясь, то приобретая, то теряя отдельные возможности и полномочия, органы революционно-демократической диктатуры трудового народа (сохранявшие в себе частицы и зародыши диктатуры пролетариата) просуществовали в России вплоть до 4 октября 1993 года. После помянутой общесоюзной конституционной реформы они приняли вид Съездов народных депутатов. Именно Съезд народных депутатов был, по российской Конституции 1978 года (в последней имевшей юридическую силу редакции), “высшим органом государственной власти Российской Федерации”, – именно он избирал из своего состава депутатов парламента (Верховного Совета) и судей Конституционного Суда, обладая правом вносить изменения в Конституцию и отстранять от должности президента. Все депутаты Съезда, – и входившие, и не входившие в Верховный Совет, – уже получали за свою депутатскую работу повышенную плату, но для “рядовых” депутатов Съезда “парламентская работа” длилась, в лучшем случае, две-три недели, после чего следовал перерыв в несколько месяцев (I съезд народных депутатов РСФСР работал дольше месяца, второй – две с половиной недели, остальные – в течение одной-двух недель, всего состоялось десять съездов более чем за три года), в течение которого депутаты вынуждены были возвращаться к “производственной или служебной деятельности”. При этом всех депутатов их избиратели могли отозвать, – да, в добавок, Конституция обязывала народных избранников регулярно отчитываться перед народом. Таким образом, если депутаты Верховного Совета постоянно жили в Москве и работали “за счет средств соответствующего государственного или местного бюджета”, – то “рядовые” депутаты Съезда жили и работали среди народа, постоянно находясь под его влиянием, могущим переходить в давление. Раз в год Съезды народных депутатов обновляли состав Верховного Совета, не позволяя и этому органу окончательно обуржуазиться.

До 1992 года органы буржуазной демократии и Советской власти довольно дружно и слаженно работали… на Ельцина и буржуазную группировку, которую он представлял, – что, во многом, объяснялось даже не мелкобуржуазными представлениями и порывами, которые в то время насквозь пропитывали советское общество, а… наличием другой буржуазной группировки, которая большинству россиян представлялась, и не без оснований, более опасной. Эта группировка выросла и окрепла в недрах центрального партийного и союзного руководства, наловила немало “рыбы” в мутных волнах “кооперативного движения”… и в августе 1991 года попыталась стать, под прикрытием чрезвычайного положения, единоличной хозяйкой СССР. Её манифест ни у кого не должен был оставить сомнений: “7. Прокуратуре, МВД, КГБ и Министерству обороны СССР организовать эффективное взаимодействие правоохранительных органов и Вооруженных Сил по обеспечению охраны общественного порядка и безопасности государства, общества и граждан в соответствии с Законом СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения» и постановлениями ГКЧП СССР. Проведение митингов, уличных шествий, демонстраций, а также забастовок не допускается (...) 9. Органам власти и управления, руководителям учреждений и предприятий (...) Создать благоприятные условия для увеличения реального вклада всех видов предпринимательской деятельности, осуществляемых в соответствии с законами Союза ССР в экономический потенциал страны и обеспечение насущных потребностей населения”, – что не мешает сомнениям возникать по сей день. Так или иначе, в августе 1991 года подрастающее самодержавие, буржуазная демократия и пролетарская диктатура в России сосредоточились в здании, известном как Белый Дом, а “всесоюзная” буржуазная группировка навела на него стволы танковых орудий… но тогда – обошлось. И пока мелкобуржуазная и рабочая демократия дружно хмелели от той победы (первой жертвой торжеств стал, само собой разумеется, памятник Дзержинскому), – самодержавие приостановило деятельность КПСС (между ней и силами пролетарской демократии уже был, благодаря предшествующей хозяйственной политике партии, вбит немалый клин, но мало ли, как всё могло повернуться) и стало быстро захватывать партийную и союзную собственность, не теряя рычагов управления и российской. Попытка Съезда народных депутатов и Верховного Совета провести “народную” приватизацию, которая могла бы привести к переходу, через "именные приватизационные счета", государственной собственности РСФСР в руки трудового народа, уже обладающего и частичкой собственного государства в виде Съезда народных депутатов (и почему бы, в такой обстановке и учитывая уровень развития и характер наличествующих производительных сил, трудящимся потом не объединить “паи” и не наладить постепенно коллективное планирование), была сорвана: суматоха конца 1991 года и “шоковая терапия”, устроенная народу самодержцем Ельциным, “передаче государственного имущества гражданам России” явно не способствовали, – посему Ельцин, пользуясь своими полномочиями “гражданского царя”, в августе 1992 года “ускорил процесс”, заменив именные счета и вклады “приватизационными чеками” (ваучерами), которые “могли покупаться и продаваться без ограничений”, и устранив все препятствия “распродаже” (вернее, раздаче) государственного имущества членам стоявшей за ним буржуазной группировки.

У новоявленных буржуа всё шло хорошо… но “шоковая терапия” вызвала резкое обнищание не просто трудящихся, – а избирателей. И поскольку даже при тогдашнем, сильно урезанном, советском порядке от тружеников-избирателей ещё многое зависело, – то и народные избранники стали трезветь. И если Верховный Совет России в самом конце 1991 года одобрил кое-как Беловежский сговор, – то уже от Съезда народных депутатов этого одобрения Ельцину получить не удалось. А VIII Съезд народных депутатов, состоявшийся в марте 1993 года, окончательно отобрал у Ельцина чрезвычайные полномочия… впрочем, отобрал лишь на бумаге. К тому времени Ельцин уже имел достаточное (хотя и не слишком большое) количество верных ему людей в армии, милиции, спецслужбах, – и на законы оглядывался лишь постольку, поскольку требовали приличия. Имело немалое значение и то, что сторонники Ельцина сумели захватить или привлечь на свою сторону большинство средств массовой информации, – из более-менее крупных газет Верховный Совет к осени 1993 года поддерживали лишь “Советская Россия”, сильно покалеченная “Правда”, “День” (после событий 1993 года – “Завтра”), “Литературная Россия” да… “Российская газета”, бывшая печатным органом Верховного Совета (в ходе противостояния, ближе к развязке, сторонники Ельцина её попросту украли), а на телевиденье народные депутаты и вовсе могли рассчитывать лишь на А.Невзорова и его “600 секунд”.

Нужно отметить ещё, что сами народные депутаты, судя по всему, своим положением слуг трудового народа сильно тяготились. Выработанный Конституционной комиссией Съезда народных депутатов России проект Конституции, известный как “проект Румянцева”, предусматривал упразднение (после первых выборов, проведённых в соответствии с новой конституцией) Съезда народных депутатов, исключение из основного закона статьи о праве отзыва депутатов и, естественно, полную "профессионализацию" депутатской деятельности: "Депутат Верховного Совета РФ получает в соответст­вии с федеральным законом вознаграждение и возмещение своих расходов и не вправе иметь другой регулярной оплаты и компенсации. Он не может находиться на государственной и иной службе, заниматься предпринимательской деятель­ностью, входить в состав органов предприятий, учреждений, общественных объединений, кроме органов политических партий и движений" (ст. 92, п. 3), – иными словами, мирное уничтожение Советской власти.

Силы собственно пролетарской демократии… являли собой крайне печальное зрелище. Массовость коммунистических и левых организаций, насчитывавших в своих рядах тысячи (а в случае с РКРП и выступившей в качестве “наследницы КПСС” КПРФ – десятки тысяч) активистов, среди которых было немало как людей с добротным советским высшим образованием, так и людей, имевших реальный боевой опыт (Афганистан, Приднестровье), а то и вовсе “советских офицеров”, продолжавших нести службу в армии и милиции, – “восполнялась” раздробленностью, крайней нерешительностью (а порой и продажностью) вождей, боязнью “братоубийственной гражданской войны” и… озлобленностью на рабочий класс, “предавший Советскую власть” и “разваливший страну забастовками” (кто на самом деле предал и уничтожил полноценную Советскую власть и собственной “грамотной” экономической политикой вынудил советских шахтёров и других рабочих бастовать, мы по мере сил показали выше). Отрыв от пролетарской массы и широких народных масс вообще, вкупе с преимущественно интеллигентским составом новых коммунистических партий, закономерно привёл к разного рода “духовным поискам”, завершившимся обретением “державного патриотизма” (в наиболее явном виде это проявилось у КПРФ, ставшей одной из опор “красно-белого” Фронта национального спасения, – но и в рядах РКРП и “Трудовой России”, а также у ВКПБ Нины Андреевой, “державность”, только более “красного оттенка”, с более выраженной составляющей советского патриотизма, нашла живейший отклик), что предполагало ещё большую боязнь “братоубийственного гражданского конфликта” вкупе с огромным уважением не только к Советской Армии и советской милиции… но и к их “останкам”, армии и правоохранительным органам “Новой России”. С другой стороны, и пролетарская масса, оставшись без партийной организации (а времени и сил на строительство новой к тому моменту просто не было) и помощи “своей” интеллигенции, мало что могла сделать самостоятельно, – тем более, что материальное положение рабочих сильно ухудшилось после “шоковой терапии”, а доступ к более-менее достоверной информации о происходящем в стране был для них (особенно тех, кто жил и трудился вдалеке от Москвы) сильно затруднён.

Итак, к сентябрю 1993 года силы пролетарской и буржуазной демократии, с одной стороны, и силы “гражданского” самодержавия, с другой, стояли друг напротив друга, изготовившись к решительной схватке. Катастрофа одной из сторон была практически предрешена…